8

В нашем партизанском районе было пять боевых отрядов, в числе их и Ялтинский. Если те четыре отряда имели кое-какой успех, то у ялтинцев на боевом счету — ни единой операции.

Об этом я и завел разговор.

Мошкарин расстегнул ворот гимнастерки.

— Надо понять наше положение. Мы на макушке крымских гор, выше нас разве небо! Направо пойдешь — след наведешь, налево заглянешь — без глаз останешься, огнем выпалят.

— Меняй стоянку.

— Легко сказать.

— А Митин?

— Сюда не наведет — не знает.

— А на Красный Камень?

— Отвечаю особой тактикой. — Мошкарин посмотрел на своего штабиста, на лице которого была явная тревога. — Борода, объясни гостю, что к чему.

Николай Николаевич положил волосатые руки на колени.

— Первую группу мы разбили на боевые пятерки. — Тамарлы почесал под подбородком. — Разбили, значит...

Мошкарин живо поднялся из-за стола, ударил ладонью:

— Пять пальцев — пять групп, дислокация от Ялты до Никитских ворот. У каждой собственный тайник, понял? Притрутся, оглядятся — и айда на дорогу! Трах-тараррах — в тайник, отсиживайся.

— А если обнаружат этот самый тайник? Людей-то перебьют!

— А на войне, товарищ начальник штаба района, и убивают.

Переглянулся с Тамарлы. В словах Мошкарина не было уверенности. Сомневался и сам Тамарлы.

Неожиданный шум из штабной землянки прервал нашу беседу.

Мошкарин беспокойно крикнул:

— Кто там?

— Разведка из Ялты. Она у Становского.

— Степу ко мне!

Степан Ипатьевич Становский. Личность оригинальная. Отращивает усы на запорожский лад, курит трубку, говорит басом, хохочет к месту и не к месту. Но нельзя не заметить: трясется от смеха, а глаза не смеются. Они как бы живут самостоятельно, смотрят на всех из далеких глубин, и смотрят пристально.

— Я туточки, командир.

— Выкладывай данные, и чтобы без фантазий.

— Это мы могем. — Позже я заметил, как Степан к месту и не к месту употребляет словечки «могем», «швыдче», «нехай ему сатана в печенку»...

— И покороче, — потребовал командир.

Улыбка слетела с губ отрядного разведчика.

— Есть! Бургомистром города Ялты назначен его величество доктор Василевский.

Ахнули:

— Хирург?

— Он самый. А на бирже труда подвизается доктор Петрунин, Аверьян Дмитриевич, нехай ему сатана в печенку!

— А кто на «Массандру» сел? — не стерпел я.

— Господин Петражицкий!

Не может быть! Этот респектабельный господин, тихоня, белолицый, с усталыми, мало что говорящими глазами. Заместитель главного винодела, всегда и всеми довольный. Сволочь!

— Никитский сад в чьих руках?

— У бывшего помещика профессора Щербакова!

Вот те и раз: такой большой ученый, гордый, со словом к нему запросто не полезешь. Я с его сыном Петром, механизатором, дружил, был на приеме у наркома. Хорошо Петр об отце говорил, уважительно.

Что-то во мне вздрагивает: почему такие, как профессор Щербаков, идут на службу к врагам?

— А где Митин? — Голос Мошкарина возвращает меня к действительности.

— Надя доносит: каждое утро в гестапо как на службу ходит. Можно укокошить!

— Его, гада, живым взять! И давай, Степа, вот что: аллюр три креста, и чтобы связной к вечеру был в землянке Андреева. Пусть боевые пятерки покидают стоянки, и все марш в отряд.

— Правильно! — подхватывает начальник штаба.

Становский уходит выполнять приказ, у меня как тяжелый груз с плеч: опасно так раздроблять отряд. Молодец Мошкарин, понял.

Отрядный доверчиво стукнул меня по плечу:

— Ты, начштаба, не думай, что здесь «Иван Ивановичи — отдай гармонь!». Соберу весь отряд и бабахну по самим Долоссам. Мыслишка такая во мне бродит. Вот аукнется!

— А получится?

— Ты слушай! — Мошкарин со страстью выкладывает свой план удара по вражескому гарнизону. Очень заманчива идея, и при удаче аукнется на весь Крым. Ведь от Долосс до Ялты рукой подать.

Это меня увлекает.

— А что? — смотрю на Николая Николаевича.

— Ну, а потом? — трезво спрашивает бывший штабс-капитан.

— Уйдем в горы!

— Не позволят! У немцев проводники, техника, у них, наконец, Митин.

Мошкарин нетерпеливо:

— Волков бояться — в лес не ходить!

— Походим, только тропы выберем нужные.

В разгар полемики вбегает Становский, взволнованно докладывает:

— В районе андреевской землянки пальба!

— Опоздали! — чуть ли не с плачем говорит Тамарлы.